 |



 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

"Русские" имеют полное право возглавить министерство с куда большим бюджетом, чем министерство абсорбции". Э.Барак |  |









 Вы можете поставить ссылку на наш сайт с помошью этой кнопки
 |
 |
 |



Человек - сосуд, вбирающий природу своей семьи.

Рон Левин

Из своего Дома в кибуце Мишмар-ха-Шарон Эстер и Исраэль Бруг с гордостью следят за успехами своего первенца - Эхуда Барака. "Мы дали нашему сыну много, - говорит Исраэль. То, каким стал Эхуд, подтверждает это". Он рос в маленьком, скромном доме, окруженном апельсиновыми рощами. И по сей день, в своей взрослой жизни, Эхуд Барак дорожит той атмосферой интимной доверчивости, теплоты,
Понимания, которая окружала его в родительском доме. Это всегда давало ему чувство уверенности в себе и душевного равновесия. Где бы он ни находился, какие бы должности ни занимал.
На пороге дома семьи Бруг в киббуце Мишмар-ха-Шарон нас встречает мать Эхуда Барака, Эстер. Она долго и крепко обнимает сына. "Мама, как ты себя чувствуешь?" - говорит он глухим, теплым, на-полненным нежностью и заботой голосом. Это так непривычно нашему уху. Барак снова крепко целует мать в щеку и поворачивается к отцу, Исраэлю, который стоит посреди комнаты и терпеливо дожидается своей очереди. Эхуд подходит к нему, обнимает обеими руками и сильно прижимает к груди. "Здравствуй, отец, -произносит тихо, - как здоровье?"
В небольшом салоне семьи Бруг Эхуд уже не начальник генерального штаба, не командир и не политический деятель - он снова становится маленьким мальчиком, любознательным и нетерпеливым, который все хочет знать, которому до всего есть дело. Эти двое невысоких и немолодых людей излучают такие мощные волны спокойствия, что он чувствует себя сильнее, увереннее, счастливее...
Пока Эхуд беседует с отцом, Эстер подходит к холодильнику и достает оттуда грейпфрутовый сок, наполняет стакан и выглядывает за дверь. Она ищет глазами не кого-то из своих сыновей: Эхуда, Авиноама или Руби, не мужа Исраэля. У двери, стараясь быть незамеченным, стоит телохранитель Барака. Эстер протягивает ему стакан и с широкой улыбкой говорит: "Попей соку, сынок, пожалуйста".
В салоне вдоль стен стоят старенький диван и кресла, а над ними висят фотографии детей и внуков Эстер и Исраэля. Полка уставлена учебниками и томиками литературы, там же - пожелтевшая фотография в скромной рамке. "Это мой отец, Реувен, - объясняет Исраэль. - В его честь мы назвали нашего младшего Руби. Отец был раввином в местечке, но так как не хотел зарабатывать, выполняя религиозные обязанности, пошел учиться в университет Вильны и стал аптекарем. Когда мне было два с половиной года, убили и отца, и мать. Меня вырастила и воспитала бабушка".
Эхуд Барак, которому сейчас 57 лет, старший сын супругов Бруг. Настоящую отцовскую фамилию он сменил на Барак в 73-м году, когда поехал учиться в Америку. Потом у Эстер и Исраэля родились Авиноам (54), врач-психолог и компаньон фирмы "Исследования Гэллапа"; 50-летний Мули (Шмуэль), краевед, работал гидом, в настоящее время находится с миссией в Канаде; младшему, Руби (Реувену), 44 года, он киббуцник и административный директор компании "Гилат тикшорет".
Все четверо женаты, счастливые отцы сыновей и дочерей. Все вместе - это целая динас-тия, крепко спаянная, дружная. Дети постоянно поддерживают связь с родителями: 89-летним Исраэлем (Сруликом) и 85-летней Эстер, людьми пожилыми, но бодрыми и светлыми.
Они приехали в страну каждый в отдельно-сти в 30-х годах. После двух лет учебы в Еврейском университете Срулик вступает в организацию "Мишмар", из которой в 1933 году выделилось ядро "Мишмар-ха-Шарон", ставшее основой киббуца. Там он и повстречался с Эстер, воспитанницей группы Гордона в Варшаве. С тех пор они живут в кибуце.
Срулик работал электриком, трактористом, затем стал ответственным за водную систему киббуца. Эстер трудилась в Доме малютки, была няней, воспитательницей. С годами ее начали называть "доктор Бруг" - за ее огромный опыт и умение работать с малышами в яслях и детском саду.
Эстер сидит в кресле. На ней голубая вязаная кофта, заколотая у ворота брошью тонкой работы. Она надевает очки и внимательно смотрит, все ли выпили соку и отведали пирожных, поставленых на квадратный столик около дивана. Лишь убедившись, что гости не отказываются от угощения, она обращает свой взгляд к Эхуду и объясняет гостям:
- Когда он родился, это был такой красивый мальчик, аккуратненький, смуглый, с темными волосиками.
- Как ты можешь говорить, что Эхуд был красивым ребенком? - подзадоривает мать Авиноам. - Ты не преувеличиваешь? Сами рассказывали, что когда он появился на свет, у него была длинная, как огурец, голова.
- Да, было, но потом она округлилась, - улыбается Исраэль.
У Эстер поразительная память на детали.
- Эхуд был тихим ребенком, напоминал о себе только, когда был голоден. Он рос вместе с шестью другими детьми, родившимися в том же месяце в киббуце, и я заботилась о нем наравне с остальными младенцами. Когда он стоял в своей кроватке, я давала ему железный футляр от термометра и он мог часами играться с ним, открывая и закрывая. Лишь если ронял футляр на пол, начинался рев. Я показывала ему на футляр и говорила: "Это тут". В детстве Эхуд долгое время был уверен, что термометр так и называется - "этотут". В год и четыре месяца, когда все малыши еще ползали, он встал и пошел по траве. Не просто делал шажок за шажком, а ходил по-настоящему. Я была счастлива.
Эхуд наслаждался всеобщим нераздельным вниманием почти три года, до тех пор, пока не родился брат, Авиноам.
- Однажды, после рождения Авиноама, я поднял Эхуда и посадил к себе на плечи, - вспоминает Исраэль. - Мы шли с ним из Дома малютки домой. По дороге он остановил меня и спросил совершенно серьезно: "Правда, что ты мой папа?" Я ответил утвердительно. "А правда, что ты папа и Авиноама тоже?" Правда, ответил я, заинтересовавшись, куда приведут расспросы мальчика. "А правда, что она мама Авиноама тоже?" - спросил он, указывая на Эстер. Я снова сказал, что это так. "Значит, теперь я вам не нужен?" Я был поражен его словами, обнял крепко-крепко и сказал, что мы любим его еще сильнее, чем прежде.
В течение нескольких лет родились в семье Бруг еще два сына - Мули и Руби. Может, была такая атмосфера в доме, может, времена тогда были другие, но четыре брата не помнят, чтобы между ними возникали обиды, ссоры, драки. Они росли в согласии и доверии друг к другу.
- Максимум, мы ссорились из-за пюре, которое мама приносила из столовой, - вспоминает Барак. - Мама ставила на стол большую тарелку и проводила линию посредине - половину мне, половину Авиноаму.
- Времена эти уже позади?
- Не совсем, - смеется Авиноам. - В последнюю субботу, когда я был у тебя в канцелярии, я проделал тот же трюк с пюре, но ты говорил по телефону и не обратил внимания.
"Человек - это сосуд, вбирающий в себя природу своей родины", сказал поэт. Когда Эхуд Барак приезжает домой, он словно окунается в природу родного края, в беззаботную атмосферу далеких детских лет. Скромная комната в Мишмар-ха-Шарон, люди, верные сионистской идее, верные товарищам, верные традиции. В этом тихом, уютном доме постоянно велись разговоры о литературе, культуре, об идеалах. Особенно здесь любили слушать классическую музыку.
Мальчишки играли в баскетбол и футбол. Была еще у них популярна игра в палочки. Это была не просто игра, это была целая стратегия: как поднять одну, чтобы не сдвинуть остальные. Игра "монополия", такая модная и в те годы, их не привлекала: там речь шла о деньгах, гостиницах, банках. Братьям Бруг это ни о чем не говорило.
- Пока каждому из нас не исполнилось 13 лет, - вспоминает Авиноам, - отец давал нам выигрывать у него в шахматы. Потом начал относиться к нам, как к равным, и мы проигрывали со страшной силой.
- Теплая, интимная атмосфера сохранялась в семье всегда, - говорит Эхуд.
Именно здесь он получал заряд того душевного равновесия, которое присуще ему и по сей день. Эти чувства причастности, тепла, небезразличия, были заложены там, в родительском доме, в годы детства.
- Бывало, ребенок хочет что-то сделать, но не знает, правильно ли поступает. Взрослый наблюдает, и не вмешивается. Но при каждом неверном движении рука взрослого ложится тебе на плечо, направляет, подсказывает. Это так важно в период становления. С этой точки зрения я всегда чувствовал на себе благословение свыше. От матери я взял ее тепло, любознательность, умение сходиться с людьми. У отца - знания и чувство локтя. Я ощущал, что у меня есть свой личный наставник, всегда и всюду. И еще одно важное качество, которому меня научили в родительском доме: терпимость и терпение. Кажется, это пришло к тебе как будто естественно, а на самом деле родители приложили немало того самого терпения, воспитывая нас.
Эхуд Барак, воин, удостоенный наибольшего в истории ЦАХАЛа числа боевых наград за исключительное личное мужество, в детстве не был ни драчуном, ни забиякой.
Когда его кто-нибудь обижал, он обычно искал защиты у Авиноама, который хоть и был младше, но выше ростом и сильнее Эхуда. Где бы они ни были, Авиноам всегда защищал и оберегал брата.
- Он был самым младшим в классе, тихим таким, скромным, - рассказывает Эс-тер. - На школьных выступлениях читал стихи, играл на фортепиано. Когда товарищи гоняли в футбол и волейбол, он предпочитал сидеть в библиотеке или за инструментом подбирать новую мелодию.
Фортепиано было его самой большой любовью. Увлечение музыкой началось еще в родительском доме, где всегда из репродуктора звучала классическая музыка. В восемь лет он захотел учиться играть на фортепиано и ходил к учительнице до 12 лет. Отец, у которого бью абсолютный слух, сам настраивал инструмент.
- Отец никогда не заставлял меня играть, не хотел, чтобы у меня пропало желание. Я сам всегда занимался музыкой с большой охотой.
Немало письменных пособий и инструкций существует в ЦАХАЛе по вопросам стратегии атаки, выборе позиции при наступлении, точки, с которой лучше всего обрушиться на противника. Барак искал эту "точку" с самого раннего детства. Так, по крайней мере, утверждает его воспитательница из детского сада. Вот какой семейный миф династии Бруг рассказали нам: "Эхуду было года четыре с половиной, когда он с другими детьми из детского сада отправился на прогулку. Вдруг воспитательница обнаружила, что Эхуд стоит позади всех детей, около большого камня. На вопрос, что он там делает, мальчик ответил: "Я думаю, с какой стороны лучше всего обойти этот камень".
Первый урок Эхуда по "военной логистике" - ему было тогда пять с половиной лет - связан с трагическим событием. Он рассказывает: "Я запомнил это, потому, что произошло событие чрезвычайное. Член киббуца Хаим Хофнамбер погиб в бою около деревни Хес. Нам, детям, не говорили об этом, но мы чувствовали, что случилось что-то страшное. Нас повели в тот день на экскурсию и лишь потом рассказали о смерти Хаима. Следующий раз, когда нас снова повели на прогулку, я подумал: "Опять нас ведут гулять, значит, опять кто-то умер".
В воспоминаниях Эхуда Барака о детстве смешано множество чувств и запахов. Ароматы цветущих апельсиновых деревьев, накатывающие душистой волной на домик, где жили родители; запахи птицефермы, где разводили курей, врывались, когда ветер дул с востока; а главное, он помнит аромат тающего во рту печенья, испеченного мамой.
- До сих пор ощущаю во рту вкус маминых печений. Хрустящие, рассыпчатые, сладкие, - говорит он, а Эстер так и светится от счастья. - Это вкус детства, вкус, по которому я всегда скучаю.
В юношеском возрасте солдат, воин, командир Эхуд Барак не посвящал родителей в свою личную жизнь. Особенно, если это касалось девушек. Но в киббуце, как в любом небольшом коллективе, все все знают. Постепенно любые секреты становятся достоянием всего киббуца.
- Вначале девочки приглашали Эхуда на экскурсии только затем, чтобы он таскал их рюкзаки, - вспоминает Эстер. - Потом мне стало известно, что у Эхуда есть подруга. Она была дочерью наших друзей. Для всех это был секрет. От него мы и слова не услышали.
С годами Барак превратился в собранного, целеустремленного юношу, с собственными взглядами на жизнь.
- Когда Эхуду исполнилось 14 лет, - рассказывает Исраэль, - я услышал в школе такой отзыв о нем. Вообще учителя не имели к нему никаких претензий, говорили, что учится он играючи, знает все. И все же из их слов выходило, что он "может, но не хочет". Узнал я, например, как однажды он прочитал в классе сочинение, и его очень за него хвалили. Но читал он не по тетрадке, просто стоял и говорил, хотя не написал ни слова. Пришлось поговорить с сыном по душам, я хотел выяснить, почему ему так скучно учиться. Мы тогда говорили с ним о значении дисциплины в жизни, об обязанностях и чести. Я впервые в тот раз услышал, как подросток в течение получаса говорил о жизни, о будущем. Я был потрясен. Потом сказал Эстер: "Знаешь, у нас растет необыкновенный мальчик". Для меня тот день стал отправной точкой в оценке моего сына-первенца.
Барак тоже помнит тот разговор с отцом.
- Я сказал ему тогда: если во мне есть внутренняя сила, то не имеет значения, как идут дела у меня в школе. Я просил дать мне время для дел, которые, быть может, и не кажутся ему стоящими на тот период, но для меня важны. Мне удалось убедить в этом отца.
- Но в армии, - дополняет Эстер рассказ мужа, - он сразу стал взрослым. Служить пошел в 17 с половиной лет, заставил нас подписать заявление, что не возражаем о преждевременном призыве. Он очень хотел служить в армии вместе с друзьями.
О том, чем занимается их сын в ЦАХАЛе, родители не знали почти ничего. Отец кое о чем догадывался, но, понимая секретность работы сына и не желая ставить его в затруднительное положение, никогда ни о чем не расспрашивал. Только Авиноаму брат рассказывал иногда некоторые эпизоды. И по сей день родные не знают о многих героических операциях, в которых участвовал Эхуд и за которые в годы службы в ЦАХАЛе удостоен пяти самых почетных израильских боевых наград.
Эстер вспоминает историю, когда террористы захватили самолет "Сабена":
- У нас не было телевизора, мы пошли в киббуцную столовую, где все собрались у телевизора. Вдруг я увидела на экране знакомый силуэт и тихо сказала мужу: "Смотри, там, наверху, наш Эхуд". Я не знала, можно ли об этом вообще говорить, и молча волновалась про себя. Когда все кончилось, Эхуд приехал и рассказал, что там было...
Глаза Эстер наполняются слезами, когда разговор заходит об операции Энтеббе. Ее волнение невольно передается всем присутствующим.
- Когда Эхуд вернулся, когда все уже было кончено, он позвонил и сообщил, что Иони (Ионатан Нетаниягу, старший брат Биньямина. - ред.) больше нет с нами. Он сказал, что попросил жену Наву, чтобы она сообщила обо всем Брурии, подруге Йони. Попросил и нас поехать туда. Когда мы приехали, я увидела у входа двух молодых женщин, глаза у них были опухшие от слез. Дочка Эхуда, Яэли, его третья девочка, очень любила Йони. Ей нравилось сидеть у него на коленях и секретничать с ним. Мы очень хорошо знали Йони, он был нашим соседом и близким другом Эхуда и Навы, постоянно бывал у нас в доме. Он был почти членом семьи.
Когда говорят о Йони Нетаниягу, невозможно не вспомнить слова Эхуда Барака, сказанные им Биньямину Нетаниягу после реплики, брошенной Цахи Ханегби, ближайшим соратником Биби, с трибуны кнессета: "Барак барах" ("Барак сбежал" - игра слов. - ред.). Барак так прореагировал на это, обращаясь к главе правительства: "Твоему брату Иони было бы стыдно за эти слова".
- Очень все это печально, - говорит Эстер. - Не из-за того, что сказал Ханегби, и не из-за того, что Биби подумал, но не сказал. А потому, что они заставили Эхуда обратиться к памяти о Йони в таком контексте. Ведь мой сын очень любил и уважал Йони Нетаниягу.
Вообще, в семье Бруг не принято говорить об армии. Весть о том, что их сын стал начальником генерального штаба, была принята с удовлетворением, и все же отец, Срулик, продолжал мечтать о том, что его сын станет ученым.
- Да, это правда, - подтверждает Исраэль, - но главное для меня, чтобы он был счастлив, чтобы нашел себя. Не хочу говорить "высоким штилем", но я помню: когда я выбирал свой путь, я знал, что нужно идти и создавать киббуц. И я сделал это. Эхуд выбрал армию, и мы уважаем его решение.
- В тот период, когда Эхуд уже был офицером в высоком чине, он постоянно встречался с политическими деятелями, лидерами партий, лидерами зарубежных стран, - говорит Эстер. - Я видела, что это производит на него впечатление, влияет на его мировоззрение, вызывает в нем стремление что-то изменить, что-то сделать лучше.
Когда Исраэль осознал новое сочетание в облике сына - военачальника в прошлом и политического деятеля в будущем, - то понял: это и есть результат влияния родительского дома и кибуца на формирование личности.
- Мы много дали ему, - говорит он с гордостью, - хотя у нас в семье не принято было рассуждать о духовности, об идеализме, которые привели нас в Эрец Исраэль. Но у меня нет сомнений в том, что Эхуд пропитался этим духом с детства. Считаю, что именно эти идеалы стали базой для формирования личности сына. Близкое окружение, товарищи, атмосфера, в которой он рос, тот дух, в котором он воспитывался, сделали его настоящим сионистом-идеалистом. Мы, родители, счастливы, что в этом есть доля и нашей заслуги. В этом и большая заслуга армии. Многое он почерпнул у своих командиров. Эхуду очень повезло: он достиг того, к чему стремился. Достиг того уровня, где сможет влиять, отдавать, жертвовать.
Когда это семейное интервью уже подходило к концу, мы не смогли удержаться от главного, очень волнующего вопроса: как родители относятся к тому, что их сын - кандидат на пост главы правительства.
Глаза Эстер засветились гордостью:
- Я уже привыкла, что Эхуд занимает важные посты. У нас в семье не было раньше бригадного генерала, не было и главы правительства. Эхуд стремится стать главой правительства, потому что чувствует: он может добиться перемен в стране. А нам, народу Израиля, нужны перемены.
Исраэль желает сыну, желает всему народу Израиля: пусть начнется новый период, пусть станет лучше, чем было до сих пор, пусть народ наш почувствует, наконец, вкус мира.
- Я уверен, Эхуд знает, как защитить интересы Государства Израиль, и сделает все возможное, чтобы укрепить его статус. Я уверен, сын преуспеет в этом. Если все так и произойдет, буду, конечно, очень рад. Я не сомневаюсь в нем.
(По материалам израильской прессы)
"Россыпь", 6.05.99

|
 |
 |
  
 
 

 
 
 
 
 
 
 
 
 



 
 
 
 
 

 
 
 
 

 |